Набоков

литвинова
17 min readAug 5, 2020

--

Лекция Ирины СтрельниковойРусский писатель на rendez-vous”.

Н. Г. Чернышевский — Русский человек на rendez-vous

Белла Ахмадулина, будучи в Швейцарии, удостоилась аудиенции и похвалы (ей, оробевшей от встречи с Набоковым, запомнился его наивный вопрос: «А в библиотеке в СССР можно взять мои книги?») И еще: «внезапно (…) Набоков беззащитно, почти искательно (или мы так услышали) проговорил: «Может быть… мне не следовало уезжать из России? Или — следовало вернуться?» Я ужаснулась: «Что Вы говорите?! Никто никогда бы не прочитал Ваших книг, потому что — Вы бы их не написали».

Существует миф Софьи Андреевны Толстой или Анны Григорьевны Достоевской, а мифа о Вере Набоковой не существует. Сама Вера Набокова сказала одному журналисту, который писал о Набокове: “чем больше вы упустите всё, что связано со мной, тем ближе вы будете к истине”. Она была незаметной тенью великого Владимира Набокова.

Почему трудно вычленить один единственный роман у Набокова?

Возможно это связано с тем, что вопреки русской литературной традиции автор не закладывают великую нравственную идею. Не поставлен какой-то великий нравственный вопрос, который в русской литературе идет неразрывно с социальным и иногда политическими аспектом. Набоков все это как-то обтекает; у него есть виртуозный стиль и нарочитый отказ от идейности, что и отдаляет его от традиций великой русской литературы. Поэтому кто-то говорит, что он просто стилист и за его сюжетами ничего нет. При этом, Набоков много пишет о себе.

Набоков родился в доме номер 47 на Большой Морской 23 апреля 1899 года — в один день с Шекспиром и через 100 лет после Пушкина, как сам любил подчеркивать. Этот розовый гранитный особняк так и останется его единственным настоящим домом — с тех пор как Набоков уехал из России, он бесконечно скитался…

Я там родился — в последней (если считать по направлению к площади, против нумерного течения) комнате, на втором этаже — там, где был тайничок с материнскими драгоценностями: швейцар Устин лично повел к нему восставший народ через все комнаты в ноябре 1917 года.

В.Набоков // Другие берега

Набоков — это писатель бездомья. Его рукописи тоже были “бездомные”. Он писал свои романы на карточках, а супруга перепечатывала их позже. Он так и не приобрел себе дом и до конца своих дней жил в отеле.

Семья Набокова

Дед Набокова был блестящим министром юстиции.

Достоевский — Братья Карамазовы

Дмитрий Николаевич Набоков в 33 года женился на 17 летней Марии фон Корф, но до свадьбы с ней он крутил роман с матерью его невестки и будущей жены (Нины фон Корф). По не понятным причинам Мария соглашается выйти за него замуж и при этом, она регулярно рожает детей, хотя понятное дело, со своим мужем встречалась она очень редко. Ходили слухи, что Мария фон Корф крутит роман с Александром Вторым. Позже, брат Набокова вспоминал, что у нее хранился локон Александра Второго и его портрет стоял рядом с кроватью. Вообщем-то поговаривают, что ее старший сын (отец Владимира Набокова) от Александра Второго. Все ее дети: мальчики — камер юнкеры, а дочки — камер фрейлены, а у самого Дмитрия Николаевича карьера пошла вверх.

После смерти Александра Второго суды пытались снова подчинить верховной власти, но Набоков сумел удержать свои позиции, вплоть до своей отставки.

Отец Набокова в марте 1890 г. будучи студентом, участвовал в беспорядках и попадает под арест. В участке их долгое время не оформляют. В конце концов генерал губернатор Петербурга приезжает вызволять Набокова и говорит: “Я вашему папе обещал, что вы сегодня ужинать будете дома”, а Набоков спросил: “А остальные мои товарищи? Я останусь с ними.” Всю компанию переводят в кресты, но всех отпускают через 4 дня.

Он читает лекции про права человека в университете. Кишенёвский погром перевернул его жизнь. Набоков пишет об этом статью. Встав на защиту евреев, Набокова признали антимонархистом и выгоняют из училища правоведения, где он преподавал, а также он лишается звания камер — юнкера. Набоков даже дал объявление в газету о том, что он продает свой белый мундир.

Двадцатисемилетнее, в чём-то бело-розовом и мягком, создание, владеющее моей левой рукой, — моя мать, а создание тридцатитрёхлетнее, в бело-золотом и твёрдом, держащее меня за правую руку, — отец. Они шли, и между ними шёл я, то упруго семеня, то переступая с подковки на подковку солнца, и опять семеня, посреди дорожки, в которой теперь из смехотворной дали узнаю одну из аллей, — длинную, прямую, обсаженную дубками, — прорезавших „новую“ часть огромного парка в нашем петербургском имении.

В.Набоков // Другие берега

Спустя несколько лет, Набоков становится депутатом от партии Кадеты. Его выступления расходились на цитаты.

Накрахмаленный англоман В. Д. Набоков, с его холостым выстрелом: власть исполнительная, да подчинится власти законодательной”, снискавшая ему лавры героического либерализма, возбуждал в нём* всегда ироническое замечание: “попал пальцем в небо!

При этом он денди. У него всегда новые интересные галстуки.

После роспуска Думы, Кадеты направляются в Выборг, где они выпускают “Выборгское воззвание”. Набокова снова помещают в Кресты. Владимиру Дмитриевичу с его ростом достаточно было подняться на цыпочки, чтобы из тюремного окна увидеть купол Таврического дворца — места заседаний Думы. Но он не позволял себе тратить время попусту. Следуя составленной им подробной программе, он прочел Достоевского, Ницше, Кнута Гамсуна, Анатоля Франса, Золя, Гюго, Уайльда и многих других писателей. Как узник и одновременно профессиональный криминалист, он в тюрьме написал целый ряд статей, напечатанных в газете “Право” сразу после его выхода на свободу, в которых говорил о никчемности существующей в России системы наказаний. Он, в частности, подчеркивал ее неспособность учесть индивидуальные различия: для одного человека трехмесячное тюремное заключение может быть сущей пыткой, а для другого это же наказание, несмотря на все тяготы, представляет возможность осуществить те планы, которые при других обстоятельствах он непременно бы отложил. Сам он, помимо прочих занятий, прочел в тюрьме всю Библию и изучил итальянский язык, после чего принялся за Данте и трехтомник Д’Аннунцио. Такая же работоспособность и природный оптимизм поможет в тяжелые времена его сыну.

Союз русского народа после выборгского восстания начинает убивать лидеров Кадетов (политические убийства), и именно поэтому семья Набоковых так часто путешествует заграницей. Текст отречения Михаила Александровича написал Набоков, и он же подготавливал новый проект Конституции для Учредительного собрания.

Воспитание

Часто бывавший у Набоковых журналист Гессен писал: “У меня сложилось впечатление о крайне ненормальном воспитании детей, скованном мертвящими великосветскими условностями”. Англизированная сдержанность всех членов семьи многими понималась как надменность, холодность и снобизм.

Умеющий по-русски прочесть лишь одно только русское слово “какао” (не знал до школы русского алфавита; первым языком был английский; всю жизнь говорил по-русски со странным, птичьим выговором).

Виктор Ерофеев // В поисках потерянного рая

Набокова позже не раз упрекали в том, что он презирает людей, смотрит на них как на насекомых, с хладнокровным любопытством энтомолога. Ему ставили в упрек манеру не узнавать знакомых, путать их имена, насмехаться публично и печатно над теми, кто ему симпатизировал… Как-то раз Бунин, обидевшись на него, сказал: “Такие, как вы, всегда умирают в полном одиночестве…”

В 17 лет Набоков сделался миллионером.

Его дядя по матери (говорили, что он был гомосексуалистом), золотопромышленник Василий Руковишников, умер бездетным и оставил ему свое имущество: миллион рублей на банковском счету и имение Рождествено, тянущее еще тысяч на 150. На сегодняшний день эта сумма равно 1 миллиарду рублей. Дядюшкиным миллионом он воспользоваться не успел. Меньше чем через год случилась революция. В феврале 1917-го можно было перевести деньги в швейцарский банк. Но отец, сделавшийся управляющим делами Временного правительства, счел это непатриотичным.

Когда Набоковы покинули Северную столицу, усадьба была национализирована. Здесь разместили общежитие для студентов ветеринарного техникума. В годы войны её захватили немцы, в послевоенные годы дом перестроили под школу, а позднее в нём была лаборатория местного сортоиспытательного участка.

После октябрьского переворота вся семья спешно отбыла в Крым чуть ли не последним поездом, увозя с собой только небольшую коробку с материными драгоценностями. Интересно, что от поезда Владимир чуть не отстал. Он прогуливался по перрону, как всегда, в белых гетрах, в котелке и с щегольской тростью в руке. И уронил трость на рельсы. Честь истинного денди не позволяла ему смириться с потерей. Поезд тронулся, Набоков, переждав его, ловко спрыгнул на рельсы, поднял трость и упругим спортивным бегом догнал последний вагон, куда ему, к счастью, помогли взобраться.

И вот Набоковы в Крыму. Отец занял пост министра юстиции в Крымском краевом правительстве. Владимир твердо решил вступить в Добровольческую армию. Однако, Красная армия наступила раньше и началась эвакуация. Отцу Набокова, как министру, предоставили две каюты на корабле, идущем в Англию.

Порт уже был захвачен большевиками, шла беспорядочная стрельба, ее звук, последний звук России, стал замирать… и я старался сосредоточить мысли на шахматной партии, которую играл с отцом.

Они играли, запершись в каюте. Потерянную ладью им заменяла покерная фишка.

Англия

Набоков учился в Кембридже (отделение зоологии). Владимир думал сделаться профессиональным энтомологом, да не выдержал лабораторных занятий, где надо было резать живую рыбу. Пришлось спешно переводиться на гуманитарный курс. По непонятным причинам он выбрал курс французской литературы, хотя тяготел он больше к английской. Его перевод Алисы в стране чудес, в сущности была его студенческой работой.

Германия

Потом был Берлин, куда перебралась вся семья Набоковых. Отец служил редактором русской газеты “Руль”. Владимир подрабатывал там, составляя шахматные задачи и кроссворды, а порой печатал стихи и рассказы под псевдонимом Сирин. Еще давал уроки тенниса и плавания, снимался статистом в кино, служил голкипером в футбольной команде… Жили, в общем, неплохо. Пока не случилось несчастье. В марте 1922 года в здании берлинской филармонии был убит отец Набокова. Это произошло на лекции главы партии кадетов Павла Милюкова. Милюкова многие ненавидели и винили в гибели России. И вот двое монархистов открыли по нему стрельбу. Владимир Дмитриевич (который, к слову, с Милюковым давно во взглядах разошелся и из кадетов вышел) бросился на одного из нападавших, надеясь вырубить его боксерским хуком. И был застрелен в упор, а Милюков выжил.

Мое давнишнее расхождение с советской диктатурой никак не связано с имущественными вопросами. Презираю россиянина-зубра, ненавидящего коммунистов потому, что они, мол, украли у него деньжата и десятины.

В.Набоков // Другие берега

Владимира поглотила депрессия. Летом он пытался спастись от нее во Франции, работая на виноградниках, — не помогло. Зато осенью вернулся к семье в Берлин и тут-то нашел свое спасение. Это была она, Вера.

Сама Вера не любила рассказывать, как познакомилась с Набоковым. Как-то раз оборвала одного спросившего об этом журналиста: “Вы что, из КГБ?”

Набоков: “У меня было гораздо больше любовных связей (до брака), чем подозревают мои биографы”.

Любовь

Первая юношеская любовь — Валентина Шульгина. Он очень подробно описывает их отношения в романе Машенька.

Она была небольшого роста, с легкой склонностью к полноте, что, благодаря гибкости стана да тонким щиколоткам, не только не нарушало, но, напротив, подчеркивало ее живость и грацию…

Ее чертами он наделял потом почти всех своих героинь. Очень скоро жизнь без Вали стала казаться Набокову физической невозможностью. Родители Набокова были демократических взглядов, они знали об этой связи. Единственное, отец Набокова сказал, что женщина не должна потом расплачиваться за эту связь; не сломай ей жизнь.

Валя Шульгина. Первая любовь

Гувернер начал следить за влюбленной парой, но когда мать Набокова узнала об этом, то чуть не выгнала этого гувернера, потому что это дело молодых людей.

Потом, уже в эмиграции, было много других женщин. Набоков был даже дважды помолвлен: с танцовщицей Мариной Шрейбер (она в конце концов отвергла его, нищего студента) и с дальней родственницей Светланой Зиверт, одной из первых красавиц русской колонии в Берлине. Тут уж браку воспротивился ее отец, горный инженер, человек солидный и с достатком. Впрочем, у Набокова был шанс: если бы он нашел постоянную работу, он мог бы со временем рассчитывать на руку Светланы. Владимир даже нашел такую работу — банковского служащего. Продержался там три дня и сбежал…Говорят, что он не любил носить костюмы, а обожал свитера, поэтому Набоков и не смог, так долго продержаться на этой работе.

Когда он познакомился с Верой Слоним, сразу три дамы претендовали на его сердце.

Набоков и Вера Слоним познакомились на благотворительном балу. Она была в черной маске с волчьим профилем. Они разговорились, понравились друг другу и сбежали с бала гулять по ночному Берлину. Маску Вера так и не сняла, сказала, что не хочет, чтобы Набоков отвлекался на ее красоту. Вернувшись домой, влюбленный Владимир написал стихотворение “Встреча” о романтической прогулке и маске. Стихотворение было напечатано в “Руле” и попалось Вере на глаза. И тогда она назначила ему свидание.

Они поразительно подходили друг другу.Прежде всего Набоков был синестетиком, то есть обладал “цветным слухом”. Каждая буква имела для него свой цвет. Причем он немного менялся в зависимости от шрифта, которым эта буква была напечатана. Вера обладала тем же свойством. Кстати, сын Дмитрий, родившийся у них вскоре после свадьбы, тоже оказался синестетиком. Набоков как-то рассказывал знакомым, что у него самого буква “м” — фланелевая, розовая, у Веры — голубая, а у сына в результате смешения родительских генов — розовато-голубая. И тут жена его перебила: “Неправда. У меня «м» клубничного цвета”. “Ну вот, все испортила этим своим клубничным цветом!” — проворчал Набоков.

“Ты вся соткана из маленьких, стрельчатых движений”.

Ее поразительное умение видеть мир: плакучая ива казалась Вере похожей на скайтерьера, а соседский дом — на писателя Джойса. “Это трудно объяснить, но что-то в самом деле в этом есть”, — говорил Набоков. До знакомства с ним Вера окончила Сорбонну, переводила книги, печаталась… Но, сделавшись женой великого писателя, забросила все свои занятия и посвятила себя ему. Впрочем, подрабатывала то секретарем, то машинисткой, чтобы прокормить семью и дать возможность Владимиру спокойно, без суеты, писать романы…

Он успел написать “Защиту Лужина” и “Отчаяние”, когда мирное течение их жизни прервалось: в 1934 году, объединив посты рейхсканцлера и президента, полновластным диктатором Германии сделался Гитлер.

Нужно было уезжать — прежде всего потому, что Вера была еврейкой. И, как назло, у Набоковых совершенно не было денег. Кое-как удалось отправить Веру с сыном в Прагу. Но Владимир с ними не поехал — возникла идея поискать работу где-нибудь во Франции. (Брат Набокова, оставшийся в Германии, вскоре попадет в концлагерь и погибнет там.)

О том, чтобы вернуться в Россию, речи не шло. Однажды, впрочем, Набокова посетил некий советский писатель Тарасов-Родионов, автор романа “Шоколад” (о том, как партячейка осуждает товарища за излишнюю любовь к шоколаду). Этот Тарасов-Родионов уговаривал Владимира Владимировича вернуться на родину. “Я поинтересовался, разрешено ли мне будет свободно писать о чем захочу”, — вспоминал об этой встрече Набоков.Советский писатель ответил: “Я совершенно свободен выбирать любую из многих тем, которые щедро предлагает писателю советская Россия, смогу написать про колхозы, про заводы, про хлопководство — масса захватывающих сюжетов”. Между прочим, композитора Прокофьева этот человек все-таки соблазнил ехать в советскую Россию. Набоков же рассудил так: Вся та Россия, которая нужна мне, всегда со мной: литература, язык и мое собственное русское детство. Я никогда не вернусь”.

Франция

Во Франции Набоков закрутил роман с Ириной Гваданини, она была дивно хороша собой и очень чувственна. Еще она обожала стихи. Других достоинств, кажется, не имела. Она зарабатывала на жизнь дрессурой и стрижкой пуделей и вообще была заядлой собачницей. Для Набокова, с его требовательным вкусом, это был странный выбор. Впрочем, он и не выбирал — страсть полыхнула лесным пожаром. Жене вскоре обо всем сообщили (нашлись доброжелатели).Некоторое время Владимир еще метался между Прагой и Парижем.

Ирина Гваданини

В конце концов жена прервала его метания, отправив его к Ирине. Сказала: “Раз так влюблен, поезжай к ней”. И не прогадала. Очень скоро Набоков вызвал ее и сына письмом во Францию. Он сделал выбор. Семья была ему слишком дорога…

Ирину Набоков видел потом только однажды. В Канне, на пляже, они с трехлетним Митей собирались искупаться, и тут неожиданно появилась она. Владимир не дал ей объясниться, просто попросил немедленно уехать. И на следующий день отослал любовнице все ее письма. Вера сделала вид, что не знает об эпизоде. Более того, она постаралась избавить мужа от чувства вины, уверяя его, что вся эта история пошла им на пользу, оживила их брак, придала второе дыхание.Через много лет, направляясь в Швейцарию, разбогатевший, но очень прижимистый Набоков пошлет умирающей от нищеты Ирине чек на скромную сумму. С той каннской встречи они не виделись никогда. Он выбрал семью, покой и успех.

Америка

В 1940 году на территорию Франции вошли немцы. На последние деньги Набоковы приобрели билеты на громадный роскошный корабль “Шамплен”, плывший в Америку. (Следующим рейсом “Шамплен” погибнет — его пустит ко дну немецкая торпеда.) В кошельке у них оставалось 100 долларов. Вера чуть было не отдала их нью-йоркскому таксисту, который, к счастью, не стал пользоваться ее неопытностью и дал сдачу — 99 долларов 10 центов. И начался для Набокова долгий, мучительный поиск работы. Как русский писатель он был в Америке неизвестен. Что ж, перешел на английский и с тех пор писал только английские романы. Они тоже, впрочем, до поры до времени были никому не нужны.

Место преподавателя русской литературы в женском колледже в Уэлсли было не ахти каким подарком судьбы, и все-таки это было спасение. Платили Набокову мало, аудитория состояла из молоденьких американских простушек. А он дважды в неделю читал им стихи по-русски и втолковывал, что хороший писатель дает урок стиля, а не сопереживания, что литературу надо воспринимать чувственно: на вкус и цвет… Сам над собой иронизировал, что тем самым “приколачивает гвозди золотыми часами”. Студенткам он нравился, хотя они иной раз и краснели, когда Набоков вдруг сообщал им между делом, что ему нравятся женщины с маленькой грудью или что-то еще в этом роде.

«Пнин» — роман В. В. Набокова. Главный герой — профессор русского языка и литературы Тимофей Пнин показан с лёгкой иронией как русский интеллигент старой школы, пытающийся вписаться в американскую академическую среду.

Вскоре Набоков получил еще и место в энтомологической лаборатории Гарвардского музея сравнительной зоологии.

Его позвали изучать бабочек, и это привело Набокова в восторг. “Четыре дня в неделю провожу за микроскопом в моей изумительной энтомологической лаборатории. Я описал несколько видов бабочек, один из которых поймал сам, в совершенно баснословном ущелье, в горах Аризоны. Работа моя упоительная: знать, что орган, который рассматриваешь, до тебя никто не видел, прослеживать соотношения, которые никому до тебя не приходили в голову, погружаться в дивный хрустальный мир микроскопа — все это так завлекательно, что и сказать не могу”. Он, самоучка (если не считать нескольких месяцев изучения зоологии в Кембридже), сумел сделаться за несколько лет работы в лаборатории уникальным специалистом по бабочкам-голубянкам, и его научный вклад в этой области до сих пор никто не превзошел.

И все-таки Набоков не оставлял мысли преподавать в том же Гарварде литературу. Ну хотя бы чтобы не забивать больше гвозди золотыми часами в Уэлсли. Но воспротивился влиятельный гарвардский профессор-лингвист Роман Якобсон, тоже эмигрант из России. Якобсону говорили, что Набоков — крупный русский писатель. Тот остроумно возражал, что слон — тоже крупное животное, однако же слона не приглашают преподавать зоологию.

Зато со временем Владимира Владимировича пригласил читать лекции по литературе другой университет, Корнельский. Конечно, похуже Гарварда, но уж точно лучше колледжа в Уэлсли. Очень скоро Набоков завоевал славу самого эксцентричного преподавателя во всем университете. То он требовал досконального знания текстов, и тогда студенты должны были не задумываясь отвечать, какого цвета обои в спальне Каренина.

А то вдруг на консультации ответил одной девице, признавшейся, что не все успела прочесть по программе: “Жизнь прекрасна. Жизнь печальна. Вот и все, что вам нужно знать”. Он никогда не любил Достоевского и всячески старался внушить это чувство своим ученикам. Например, в клочья рвал на лекциях томики Достоевского. Доставалось также писателям Томасу Манну и Рильке, которых Набоков именовал не иначе как литературными ничтожествами.

Но больше всего недоумений и разговоров вызывало то, что Набоков никогда не приходил на лекции один: его постоянно сопровождала Вера. К этому времени она уже совершенно поседела, хотя по-прежнему оставалась красавицей с точеной фигуркой и алебастровой кожей. Она вела его под локоть до самой кафедры, при этом сама несла стопочку необходимых книг. Усаживала его и сама садилась рядом. Владимир Владимирович при студентах называл ее “мой ассистент”.

октябрь 1969 года

Например, “мой ассистент сейчас напишет на доске цитату”. Сам он на доске не писал никогда. Поговаривали, что у него аллергия на мел. Или что он давно ослеп и жена водит его как поводырь. Ходили и вовсе нелепые слухи, что постаревшая Вера удерживает при себе мужа, угрожая пистолетом, который постоянно носит в дамской сумочке.

На самом деле к старости они сроднились еще больше, чем когда-то во времена бурной любви. Набоков не мог и часа провести без жены. Вера была его аудиторией, он читал свои лекции для нее. Потому что никто другой не мог сравниться с ней в искусстве понимания…Многие ее письма начинаются с того, что: “Владимир, начал это письмо, но вынужден был в спешке переключиться на что-то другое и попросил меня продолжить”. Он ей все время говорит: “Ты знаешь, мы ужасно похожи друг на друга… Например, в письмах: мы оба любим 1) вставлять незаметно иностранные слова, 2) выдерживать из любимых книг, 3) переводить впечатленье одного чувства (например, зрительного) на впечатленье другого чувства (например, вкусового), 4) просить в конце извинение за мнимый вздор; и еще многое другое.”

Лолита

Вера спасла “Лолиту”. “Лолиту” Набоков писал в машине, они ездили по маршруту Гумберта, а за рулем, естественно, была Вера, потому что Набоков не умел водить, не умел складывать зонтик, географическую карту, пользоваться телефоном — все это, всегда делала Вера за него.

Замысел Лолиты: “А давайте, я напишу великий роман, который станет бестселлером”.

В какой — то момент, карточки на которых Набоков писал “Лолиту”, он бросил в камин, но они плохо горели, так как были картонные. Вера вовремя зашла, молча, спокойно и без объяснений происходящего вытащили карточки из огня.

В действительности, маловероятно, что Набоков не умел пользоваться телефоном, скорее всего, ему это было просто “удобно”. Все переговоры о публикации “Лолиты” с издательствами вела Вера. Издатель нашелся только в Париже. Критики поначалу вообще не заметили “Лолиту”. Но после того как Грэм Грин назвал ее одной из лучших книг года, а во Франции она была запрещена министерством внутренних дел, начал разгораться скандал в Европе. В письме Набокову Грин писал, что в Англии за роман можно сесть в тюрьму, “но лучшего повода для этого не придумаешь”.

Публикацию “Лолиты” обсуждали в парламенте Англии, при чем по регламенту в этот день они должны были обсуждать Суэцкий кризис, но до Суэцкого кризиса не доходило обсуждение.

В результате европейских скандалов “Лолита” стала бестселлером и в Америке. Стенли Кубрик, собиравшийся снимать кино, предложил автору приделать роману какой-нибудь хэппи-энд. “И я ли развратитель и злодей?” — говорил Набоков.

Набоков очень сильно хотел получить Нобелевскую премию, которую, безусловно, заслуживал. И его постоянно на нее выдвигали (в частности, выдвигал Александр Солженицын после того, как получил ее сам). Но премию так и не выписали. «Автор аморального и успешного романа “Лолита” ни при каких обстоятельствах не может рассматриваться в качестве кандидата на Нобелевскую премию!» — бесился один член шведской академии.

В результате, бедная маленькая нимфетка затмила своим появлением все, что довелось написать ее создателю.

Щвейцария

Вот и в швейцарском Монтре, который супруги избрали для проживания (Владимир Владимирович говорил, что еще в студенческие годы бывал там и место поразило его “совершенно русским запахом здешней еловой глуши”), они поселились в отеле “Палас”, на берегу Женевского озера.

И этот отель стал последним прибежищем великого писателя.

В окрестностях водились замечательные бабочки… Набоков часами гонялся за ними. Интересно, что однажды некий поклонник застал его с сачком в руках спешащим в отель. Оказалось, Владимир Владимирович идет звать Веру. Он выследил какую-то особо редкую разновидность, но не захотел ловить один. Свидетельницей его триумфа должна была непременно стать жена…

Это было самое счастливое время их жизни, если не брать детство. Покой, красота, неторопливые занятия литературой и энтомологией… Но Набокову здесь постоянно снились, как он говорил, “тихие уютные кошмары”: покойные отец, мать и брат. Они являлись ему с хмурыми, подавленными лицами и молчаливо обступали его.

Набоков знал, что скоро последует за ними… Впрочем, он ничего не боялся: «Ничто земное не имеет реального смысла, и смерть — это всего лишь вопрос стиля, простой литературный прием, разрешение музыкальной темы».

Однажды на очередной охоте за бабочками Владимир Владимирович неудачно упал, сильно ударился об камень. С тех пор начались проблемы с легкими. Набоков проболел 2 года и умер в клинике в Лозанне. Последними его словами в полубреду были: “Некоторые бабочки уже, наверное, начали взлетать…”

Бабочки научили Набокова восхищаться совершенством симметрии. Случайно так вышло или нет, но его литературное наследие тоже симметрично. Владимир Владимирович написал восемь романов по-русски плюс незаконченный “Solus Rex” и восемь романов по-английски плюс незаконченный “Лаура и ее оригинал”. Он, впрочем, очень хотел его завершить, просто не успел. Карточки с разрозненными кусками так и не были сложены в стройную мозаику.

В последний момент Набоков завещал их уничтожить — он не терпел незаконченности, неотделанности… Но ни у вдовы, ни у сына рука на рукопись так и не поднялась. В каждом интервью их спрашивали, что же они намерены делать с романом. До последнего времени определенного ответа на этот вопрос не было. И все-таки сын решил опубликовать “Лауру”. Может быть, потому, что кое-кто из литературоведов, которым довелось ознакомиться с рукописью, посчитал, что это — лучшее из того, что когда-либо написал Набоков… Известно, что сюжет строится вокруг чрезвычайно толстого ученого по имени Филип Уайлд, его распутной жены Флоры и женщины, которую он когда-то любил. И при этом роман — о смерти.

--

--